Читать онлайн «Солдатский маршал [Журнальный вариант]». Страница 23

За несколько дней до этого командующий войсками 3‑й танковой группы генерал–полковник Гот поставил задачу: 57‑му моторизованному корпусу овладеть Полоцком, 39‑му — Витебском. В авангарде моторизованного корпуса, нацеленного на Витебск, шла 7‑я танковая дивизия. Вторым эшелоном двигалась 20‑я танковая дивизия.

Конев с офицерами своего штаба продолжал путь по шоссе в сторону Витебска. Вскоре встречный поток беженцев и бегущих в тыл бойцов разбитых частей стал настолько густым, что водитель заглушил мотор. Вода в радиаторе уже закипала. «Движение наших машин в направлении Витебска, — как впоследствии вспоминал маршал, — совершенно исключалось. Шоссе было забито. Я решил с офицерами штаба навести на шоссе порядок, дал команду всех военных задержать, организовывать подразделения пехоты, отдельно собирать артиллеристов, танкистов и направлять всех обратно к Витебску. К моему удивлению, от Витебска в сторону Рудни двигались даже танки — несколько тяжёлых КВ и несколько Т-26».

«К моему удивлению…» — это, конечно, слишком мягко сказано, не по- коневски. Хотя, возможно, годы смягчили крутой характер генерала и маршала Великой войны, которого по твёрдости натуры и напористости в достижении поставленной цели часто сравнивают с Г. К. Жуковым. Их всегда ставят в один ряд. И по праву. Да и судьба их слишком часто, и в довольно сходных обстоятельствах, сводила вместе. Одного в народе называют Маршалом Победы. Другого — Солдатским Маршалом. И то и другое определения верны. И то и другое — имеют свою глубинную историю и своё нравственное обоснование.

Когда командарм увидел толпы бегущих бойцов и командиров, можно представить себе, какая волна всколыхнулась в нём. И тут уж пистолет сам собой вылетел из генеральской кобуры.

«Особенно странно было видеть отступающие танки новых образцов. Три таких танка двигались на Рудню якобы на ремонт. Буквально угрожая оружием (просунув револьверы в люки механиков–водителей), мы остановили эти танки, кстати, они оказались исправными, и взяли их под контроль. Таким путём удалось к вечеру собрать около батальона пехоты, батарею 85‑мм зенитных орудий и батарею 122‑мм пушек армейской артиллерии».

«Подойдя к Витебску с востока, мы увидели пожары в отдельных местах. К западу от Витебска никакого движения не обнаруживалось. По всем признакам Витебск не был немцами занят, а пожары возникли при отходе наших войск. Из здания обкома партии валил густой дым, не могло быть и речи о том, чтобы связаться по ВЧ со штабом Западного фронта и доложить обстановку. На центральной площади я увидел людей. Окликнул. Оказалось, что это остатки 37‑й Горьковской стрелковой дивизии, которая была разбита в приграничном сражении. Уцелел в этой битве работник штаба майор Рожков с группой тыловиков. Он прибыл на грузовой машине в Витебск и, обнаружив, что войск в городе нет, сформировал из местных жителей–осоавиахимовцев роту и приказал ей занять мост через Западную Двину, а сам остался организовывать оборону в центре города.

Нужно отдать должное бесстрашному майору… Он всерьёз решил оборонять город и даже разведку организовал. Когда посланные мной офицеры к утру прибыли в Витебск, Рожков доложил, в частности, что к рассвету немцы подошли к Витебску и пытаются форсировать Западную Двину. Часть войск неприятеля — подвижные механизированные и танковые подразделения — по западной стороне реки проследовали к северо–западу.

К сожалению, удержать Витебск не удалось».

Если верить памяти маршала, а не верить у нас нет никаких оснований, всю ночь с 9‑го на 10 июня Конев с офицерами штаба провёл на одном из холмов на восточной окраине города. Командарм надеялся, что вот–вот подойдут прибывшие части его армии. И тогда немцев, которые замешкались перед мостом через Западную Двину, можно будет контратаковать.

Радист постоянно выходил на связь. Новости были неутешительными. Основная часть войск армии всё ещё находилась в пути. Однако в район Лиозно прибыла 220‑я мотострелковая дивизия. Командарм отдал приказ командиру дивизии форсированным маршем двигаться в направлении Витебска. И вот к полуночи в тылу послышался рокот танковых моторов. Конев увидел, как беспокойно закрутили головами автоматчики охраны. Беспокойство было понятным: не обошёл ли их противник, что–то подозрительно затих правый берег. Вскоре прибыл офицер связи и доложил:

— Товарищ командующий, прибыл танковый батальон и артполк двести двадцатой дивизии.

Командарм с офицерами штаба тут же начал готовить прибывшие подразделения к атаке. Из города прибежал связной от майора Рожкова: сводная рота 37‑й стрелковой дивизии и витебских добровольцев смята атакой противника, немцы заняли аэродром и приближаются к западной окраине

Витебска. Майор Рожков, конечно же, не мог удержать авангарды 20‑й танковой дивизии противника, но дело своё сделал: задержал немцев до подхода основных сил, дал время на то, чтобы развернуть боевые порядки.

Читая воспоминания полководцев и солдат, исследования историков и расследования исторических публицистов, порой наталкиваешься на эпизоды, в которых рассказывается о том, что некоторые генералы и старшие офицеры боялись передовой и запаха пороха. Скажу лишь, что ни у одного из авторов не обнаружил ничего подобного в рассказах о Коневе. О Коневе написано много. Писали о нём в своих воспоминаниях и друзья, боевые товарищи, и недруги. И много чего о нём порассказали. Но в отсутствии храбрости, которой должен обладать солдат на войне, в недостатке твёрдости, решительности и умения владеть собой в самых крайних обстоятельствах его не упрекнул никто.

Под Витебском в июле 41‑го Коневу пришлось побывать и комбатом, и истребителем танков. Выжить в буквальном смысле слова помогли навыки, полученные когда–то в артиллерийской батарее.

Витебское сражение продолжалось. Командарм‑20 генерал–лейтенант Курочкин вновь и вновь бросал свои войска на Лепель. Но 5‑й и 7‑й мехкорпуса были обескровлены настолько, что продолжать наступление уже не могли. На северном крыле оборонительного рубежа наступило затишье.

Тем временем, не дожидаясь подхода основных сил своей армии и уже понимая, что, по всей вероятности, её так и не удастся собрать и развернуть единым фронтом лицом к противнику, Конев энергично действовал, опираясь на те силы, которыми располагал на тот момент. Частями 220‑й сд и другими подразделениями прибывавшего 25‑го стрелкового корпуса прикрыл шоссе на Смоленск, откуда продолжали идти к фронту его войска. Одновременно из последних сил удерживались позиции в самом городе. Армия запаздывала с сосредоточением и развёртыванием в боевой порядок. И это грозило тем, что противник, прорвав оборону и выйдя на оперативный простор, мог смять колонны полков и дивизий на марше. Дивизии вынуждены были вступать в бой там, где их застал противник.

Штарм продолжал запрашивать в эфир местонахождение частей и дивизий, переподчинённых ему буквально в последние часы. Большинство из них так и не отозвались.

Размышляя о причинах неудач лета и осени 41‑го года, нельзя не брать во внимание то очевидное обстоятельство, что РККА, её зачастую наспех сколоченным, переброшенным из тыла дивизиям противостояли лучшие на тот период дивизии вермахта и СС. На полигонах Франции, Бельгии, Греции, Польши, на Балканах и во фьордах Норвегии германские войска отработали тактику блицкрига, до совершенства довели приёмы и тактику боя, способы взаимодействия пехоты, танков, артиллерии и авиации. Противник, вышедший к линии Невель — Витебск — Орша — Гомель, был хорошо вооружён, действовал уверенно, дерзко, эффективно применяя танки, авиацию, противотанковую и тяжёлую артиллерию. Противостоять такому противнику было непросто. Но — противостояли! Вот почему группа армий «Центр» пришла к Москве не до наступления холодов, как планировали немецкие штабы и мечтали рядовые солдаты; к русской столице немцы подошли по расхлябанным дорогам глубокой осени, растеряв в пути значительную часть своей техники, вооружения, снаряжения и, самое главное, потеряв тех надёжных и опытных солдат, которым, казалось, не сможет противостоять ни одна армия мира. Вот фрагмент из воспоминаний немецкого танкового аса из 3‑й танковой группы Отто Кариуса: «8 июля в нас попали. Мне впервые пришлось выбираться из подбитой машины. Это произошло возле полностью сожжённой деревни Улла. Наши инженерные части построили понтонный мост рядом со взорванным мостом через Двину. Именно там мы вклинились в позиции вдоль Двины. Они вывели из строя нашу машину как раз у края леса на другой стороне реки. Это произошло в мгновение ока. Удар по нашему танку, металлический скрежет, пронзительный крик товарища — и всё! Большой кусок брони вклинился рядом с местом радиста. Нам не требовалось чьего–либо приказа, чтобы вылезти наружу. И только когда я выскочил, схватился рукой за лицо, в придорожном кювете обнаружил, что меня тоже задело. Наш радист потерял левую руку. Мы проклинали хрупкую и негибкую чешскую сталь, которая не стала препятствием для русской противотанковой 45‑мм пушки. Обломки наших собственных броневых листов и крепёжные болты нанесли больше повреждений, чем осколки и сам снаряд».